Джельсомино, покраснев от стыда и смущения,
попробовал возразить:
– Но, синьор учитель, это же не я! «Трах-
– А вот тебе и доказательство! – заключил учитель. Но, увидев, что по щекам Джельсомино текут крупные слезы, он подошел к мальчику и ласково погладил его по голове: – Послушай меня хорошенько, сынок. Твой голос может принести тебе либо множество бед, либо великое счастье. А пока старайся как можно реже пользоваться им. За хорошее молчание еще никого не бранили. Всем известно, что слово – серебро, а молчание – золото.
С этого дня для Джельсомино начались адские мучения. В школе, чтобы не натворить новых бед, он сидел, зажав рот платком. Но все равно его голос так гремел, что остальным школьникам приходилось затыкать себе уши пальцами. Учитель старался вызывать его как можно реже. Но учился Джельсомино отменно, и учитель был уверен, что все уроки он знает назубок.
Ну а дома, когда Джельсомино, рассказывая о своих школьных подвигах, вдребезги разбил
дюжину стаканов, ему тоже строго-
Чтобы отвести душу, Джельсомино уходил куда-
Джельсомино не был заядлым болельщиком, но игра мало-
(Сам-
– Давай! Давай! – орали болельщики.
– Давай! – крикнул во весь голос и Джельсомино. Как раз в эту минуту правый крайний послал мяч
центральному нападающему. Но мяч, поднявшись на глазах у всех в воздух, вдруг на
полдороге свернул в сторону и, гонимый какой-
– Гол! – взорвались зрители.
– Вот это удар! – воскликнул кто-
Но Джельсомино, придя в себя, понял, что допустил оплошность.
«Так и есть, – подумал он, – я забил этот гол своим голосом. Нужно будет взять себя
в руки, а то спорту придет конец. И пожалуй, надо, чтоб было справедливо, – забью-
Во втором тайме и в самом деле представился подходящий случай. Когда команда противника перешла в нападение, Джельсомино снова закричал: «Давай!» – и загнал мяч в ворота своей команды. Можете себе представить, как обливалось кровью его сердце! Даже через много лет, рассказывая мне об этом случае, Джельсомино сказал:
– Я бы дал отрубить себе палец, лишь бы не забивать этого гола! Но не забить его я не мог. Иначе было бы несправедливо.
– А ведь на твоем месте кто угодно подыграл бы своей любимой команде, – заметил я.