Долго ли, коротко ли, однако генералы соскучились. Чаще и
чаще стали они припоминать
об оставленных ими в Петербурге кухарках и втихомолку даже поплакивали.
– Что-
– И не говорите, ваше превосходительство! все сердце изныло! – отвечал другой генерал.
– Хорошо-
– Еще как жалко-
И начали они нудить мужика: представь да представь их в Подьяческую! И что ж! оказалось,
что мужик знает даже Подьяческую, что он там был, мед-
– А ведь мы с Подьяческой генералы! – обрадовались генералы.
– А я, коли видели: висит человек снаружи дома, в ящике на веревке, и стену краской мажет или по крыше словно муха ходит – это он самый я и есть! – отвечал мужик.
И начал мужик на бобах разводить, как бы ему своих генералов порадовать за то, что
они его, тунеядца, жаловали и мужицким его трудом не гнушалися! И выстроил он корабль
– не корабль, а такую посудину, чтоб можно было океан-
– Ты смотри, однако, каналья, не утопи нас! – сказали генералы, увидев покачивавшуюся на волнах ладью.
– Будьте покойны, господа генералы, не впервой! – отвечал мужик и стал готовиться к отъезду.
Набрал мужик пуху лебяжьего мягкого и устлал им дно лодочки. Устлавши, уложил на дно генералов и, перекрестившись, поплыл. Сколько набрались страху генералы во время пути от бурь да от ветров разных, сколько они ругали мужичину за его тунеядство – этого ни пером описать, ни в сказке сказать. А мужик все гребет да гребет да кормит генералов селедками.
Вот наконец и Нева-
Однако и об мужике не забыли; выслали ему рюмку водки да пятак серебра: веселись, мужичина!