Пишите
нам

Сирень

Фиолетовой, белой, лиловой,

Ледяной, голубой, бестолковой

Перед взором предстанет сирень.

Летний полдень разбит на осколки,

Острых листьев блестят треуголки,

И, как облако, стелется тень.

Сколько свежести в ветви тяжелой,

Как стараются важные пчелы,

Допотопная блещет краса!

Но вглядись в эти вспышки и блестки:

Здесь уже побывал Кончаловский,

Трогал кисти и щурил глаза.

Тем сильней у забора с канавкой

Восхищение наше, с поправкой

На тяжелый музейный букет,

Нависающий в желтой плетенке

Над столом, и две грозди в сторонке,

И от локтя на скатерти след.

Hам пpинес дядя Коля игpyшкy -

Заводнyю лягyшкy.

Чем-то эта лягyшка похожа

Hа пpостyю подyшкy.

Покосился на нас дядя Коля,

Молвил:
- Скyчно живете!

- Вот! - сказал он,
- поскачет, как в поле!

Сyнyл ключик в животик.

Затpяслась,
задpожала лягyшка.

Он пyстил ее на пол.

С гpомким гpохотом,
как погpемyшка,

Поскакала на лапах.

Дядя Коля вытягивал шею,

И заглядывал сбокy.

Hа коленях он ползал за нею,

Удивлялся подскокy.

Он казался,
сгибаясь гаpмошкой,

Hам то ниже, то выше.

Мы еще постояли немножко,

И тихонечко вышли.

Лягушка

Вводные слова

Одну минуточку, я что хотел спросить:

Легко ли Гофману три имени носить?

О, горевать и уставать за трех людей

Тому, кто Эрнст, и Теодор, и Амадей.

Эрнст — только винтик, канцелярии юрист,

Он за листом в суде марает новый лист,

Не рисовать, не сочинять ему, не петь —

В бюрократической машине той скрипеть.

Скрипеть, потеть, смягчать кому-то приговор.

Куда удачливее Эрнста Теодор.

Придя домой, превозмогая боль в плече,

Он пишет повести ночами при свече.

Он пишет повести, а сердцу все грустней.

Тогда приходит к Теодору Амадей,

Гость удивительный и самый дорогой.

Он, словно Моцарт, машет в воздухе рукой.

На Фридрихштрассе Гофман кофе пьет и ест.

«На Фридрихштрассе», — говорит тихонько Эрнст.

«Ах нет, направо!» — умоляет Теодор.

«Идем налево, — оба слышат, — и во двор».

Играет флейта еле-еле во дворе,

Как будто школьник водит пальцем в букваре,

«Но все равно она, — вздыхает Амадей, —

Судебных записей милей и повестей».

Гофман

Возьмите вводные слова.

От них кружится голова,

Они мешают суть сберечь

И замедляют нашу речь.

И все ж удобны потому,

Что выдают легко другим,

Как мы относимся к тому,

О чем, смущаясь, говорим.

Мне скажут: «К счастью...»

И потом

Пусть что угодно говорят,

Я слушаю с открытым ртом

И радуюсь всему подряд.

Меня, как всех, не раз, не два

Спасали вводные слова,

И чаще прочих среди них

Слова «во-первых, во-вторых».

Они, начав издалека,

Давали повод не спеша

Собраться с мыслями, пока

Бог знает где была душа.