Когда я был дошкольником, я был ужасно жалостливый.
Я совершенно не мог слушать про что-нибудь жалостное. И если кто кого съел, или бросил
в огонь, или заточил в темницу, - я сразу начинал плакать. Вот, например, волки съели
козлика, и от него остались рожки да ножки. Я реву. Или Бабариха посадила в бочку
царицу и царевича и бросила эту бочку в море. Я опять реву. Да как! Слезы бегут из
меня толстыми струями прямо на пол и даже сливаются в целые лужи.
Главное, когда я слушал сказки, я уже заранее, еще до того самого страшного
места, настраивался плакать. У меня кривились и ломались губы и голос начинал дрожать,
словно меня кто-нибудь тряс за шиворот. И мама просто не знала, что ей делать, потому
что я всегда просил, чтобы она мне читала или рассказывала сказки, а чуть дело доходило
до страшного, как я сразу это понимал и начинал на ходу сказку сокращать. За какие-нибудь
две-три секунды до того, как случиться беде, я уже принимался дрожащим голосом просить:
"Это место пропусти!"
Мама, конечно, пропускала, перескакивала с пятого на десятое, и я слушал дальше,
но только совсем немножко, потому что в сказках каждую минуту что-нибудь случается,
и, как только становилось ясно, что вот-вот опять произойдет какое-нибудь несчастье,
я снова начинал вопить и умолять: "И это пропусти!"
Мама опять пропускала какое-нибудь кровавое преступление, и я ненадолго успокаивался.
И так с волнениями, остановками и быстрыми сокращениями мы с мамой в конце концов
добирались до благополучного конца.
Конечно, я все-таки соображал, что сказки от всего этого становились какие-то
не очень интересные: во-первых, очень уж короткие, а во-вторых, в них почти совсем
не было приключений. Но зато я мог слушать их спокойно, не обливаться слезами, и
потом все же после таких сказок можно было ночью спать, а не валяться с открытыми
глазами и бояться до утра. И поэтому такие сокращенные сказки мне очень нравились.
Они делались такие спокойные. Как все равно прохладный сладкий чай. Например, есть
такая сказка про Красную Шапочку. Мы с мамой в ней столько напропускали, что она
стала самой короткой сказкой в мире и самой счастливой. Мама ее вот как рассказывала:
"Жила-была Красная Шапочка. Раз она напекла пирожков и пошла проведать свою
бабушку. И стали они жить-поживать и добра наживать".
И я был рад, что у них все так хорошо получилось. Но, к сожалению, это было
еще не все. Особенно я переживал другую сказку, про зайца. Это короткая такая сказочка,
вроде считалки, ее все на свете знают:
Раз, два, три, четыре, пять,
Вышел зайчик погулять,
Вдруг охотник выбегает...
И вот тут у меня уже начинало пощипывать в носу и губы разъезжались в разные
стороны, верхняя направо, нижняя налево, а сказка в это время продолжалась... Охотник,
значит, вдруг выбегает и...
Прямо в зайчика стреляет!
Тут у меня прямо сердце проваливалось. Я не мог понять, как же это получается.
Почему этот свирепый охотник стреляет прямо в зайчика? Что зайчик ему сделал? Что
он, первый начал, что ли? Ведь нет! Ведь он же не задирался? Он просто вышел погулять!
А этот прямо, без разговоров:
Пиф-паф!
