Когда папа заболел, пришел доктор и сказал:
- Ничего особенного, маленькая простуда. Но я вам советую бросить курить, у
вас в сердце легкий шумок.
И когда он ушел, мама сказала:
- Как это все-таки глупо - доводить себя до болезней этими проклятыми папиросами.
Ты еще такой молодой, а вот уже в сердце у тебя шумы и хрипы.
- Ну, - сказал папа, - ты преувеличиваешь! У меня нет никаких особенных шумов,
а тем более хрипов. Есть всего-навсего один маленький шумишко. Это не в счет.
- Нет - в счет! - воскликнула мама. - Тебе, конечно, нужен не шумишко, тебя
бы больше устроили скрип, лязг и скрежет, я тебя знаю...
- Во всяком случае, мне не нужен звук пилы, - перебил ее папа.
- Я тебя не пилю, - мама даже покраснела, - но пойми ты, это действительно
вредно. Ведь ты же знаешь, что одна капля папиросного яда убивает здоровую лошадь!
Вот так раз! Я посмотрел на папу. Он был большой, спору нет, но все-таки поменьше
лошади. Он был побольше меня или мамы, но, как ни верти, он был поменьше лошади и
даже самой захудалой коровы. Корова бы никогда не поместилась на нашем диване, а
папа помещался свободно. Я очень испугался. Я никак не хотел, чтобы его убивала такая
капля яда. Не хотел я этого никак и ни за что. От этих мыслей я долго не мог заснуть,
так долго, что не заметил, как все-таки заснул.
А в субботу папа выздоровел, и к нам пришли гости. Пришел дядя Юра с тетей
Катей, Борис Михайлович и тетя Тамара. Все пришли и стали вести себя очень прилично,
а тетя Тамара как только вошла, так вся завертелась, и затрещала, и уселась пить
чай рядом с папой. За столом она стала окружать папу заботой и вниманием, спрашивала,
удобно ли ему сидеть, не дует ли из окна, и в конце концов до того наокружалась и
назаботилась, что всыпала ему в чай три ложки сахару. Папа размешал сахар, хлебнул
и сморщился.
- Я уже один раз положила сахар в этот стакан, - сказала мама, и глаза у нее
стали зеленые, как крыжовник.
А тетя Тамара расхохоталась во все горло. Она хохотала, как будто кто-то под
столом кусал ее за пятки. А папа отодвинул переслащенный чай в сторону. Тогда тетя
Тамара вынула из сумочки тоненький портсигарчик и подарила его папе.
- Это вам в утешение за испорченный чай, - сказала она. - Каждый раз, закуривая
папироску, вы будете вспоминать эту смешную историю и ее виновницу.
Я ужасно разозлился на нее за это. Зачем она напоминает папе про курение, раз
он за время болезни уже почти совсем отвык? Ведь одна капля курильного яда убивает
лошадь, а она напоминает. Я сказал:
"Вы дура, тетя Тамара! Чтоб вы лопнули! И вообще вон из моего дома. Чтобы ноги
вашей толстой больше здесь не было".
Я сказал это про себя, в мыслях, так, что никто ничего не понял.
А папа взял портсигарчик и повертел его в руках.
- Спасибо, Тамара Сергеевна, - сказал папа, - я очень тронут. Но сюда не войдет
ни одна моя папироска, портсигар такой маленький, а я курю "Казбек". Впрочем…
Тут папа взглянул на меня.
- Ну-ка, Денис, - сказал он, - вместо того чтобы выдувать третий стакан чаю
на ночь, пойди-ка к письменному столу, возьми там коробку "Казбека" и укороти папироски,
обрежь так, чтобы они влезли в портсигар. Ножницы в среднем ящике!
