Я хорошо пел, наверное, даже было слышно на другой улице:
Лавиною стремительной! Мы мчимся вперед!.. Ура!..
Красные всегда побеждают! Отступайте, враги! Даешь!!!
Я нажал себе кулаками на живот, вышло еще громче, и я чуть не лопнул:
Мы врезалися в Крым!
Тут я остановился, потому что я был весь потный и у меня дрожали колени.
А Борис Сергеевич хоть и играл, но весь как-то склонился к роялю, и у него
тоже тряслись плечи...
Я сказал:
- Ну как?
- Чудовищно! - похвалил Борис Сергеевич.
- Хорошая песня, правда? - спросил я.
- Хорошая, - сказал Борис Сергеевич и закрыл платком глаза.
- Только жаль, что вы очень тихо играли, Борис Сергеевич, - сказал я, - можно
бы еще погромче.
- Ладно, я учту, - сказал Борис Сергеевич. - А ты не заметил, что я играл одно,
а ты пел немножко по-другому!
- Нет, - сказал я, - я этого не заметил! Да это и не важно. Просто надо было
погромче играть.
- Ну что ж, - сказал Борис Сергеевич, - раз ты ничего не заметил, поставим
тебе пока тройку. За прилежание.
Как - тройку? Я даже опешил. Как же это может быть? Тройку - это очень мало!
Мишка тихо пел и то получил пятерку... Я сказал:
- Борис Сергеевич, когда я немножко отдохну, я еще громче смогу, вы не думайте.
Это я сегодня плохо завтракал. А то я так могу спеть, что тут у всех уши позаложит.
Я знаю еще одну песню. Когда я ее дома пою, все соседи прибегают, спрашивают, что
случилось.
- Это какая же? - спросил Борис Сергеевич.
- Жалостливая, - сказал я и завел:
Я вас любил...
Любовь еще, быть может...
Но Борис Сергеевич поспешно сказал:
- Ну хорошо, хорошо, все это мы обсудим в следующий раз.
И тут раздался звонок.
Мама встретила меня в раздевалке. Когда мы собирались уходить, к нам подошел
Борис Сергеевич.
- Ну, - сказал он, улыбаясь, - возможно, ваш мальчик будет Лобачевским, может
быть, Менделеевым. Он может стать Суриковым или Кольцовым, я не удивлюсь, если он
станет известен стране, как известен товарищ Николай Мамай или какой-нибудь боксер,
но в одном могу заверить вас абсолютно твердо: славы Ивана Козловского он не добьется.
Никогда!
Мама ужасно покраснела и сказала:
- Ну, это мы еще увидим!
А когда мы шли домой, я все думал:
"Неужели Козловский поет громче меня?"
